28 февраля в арт-платформе «Дом Да Винчи» состоялась премьера спектакля «Двойник» по мотивам пьесы швейцарского драматурга Ф. Дюрренматта. Imperium Theater — это перформативный театр нового формата: актеры выступают в библиотеках, барах и ресторанах, а от зрителей просят только их времени. Корреспондент UU побывал на спектакле «Двойник» и рассказал, как это было. 

Несмотря на то, что пьесу «Двойник» Дюрренматт писал для читки на радио, а не игры в театре, это не помешало ребятам из Imperium Theater справиться с постановкой. Хоть это и не профессиональный театр, скорее, любительская игра, это никак не помешало восприятию произведения. Пьеса получилась лёгкой и в тоже время оставила внутри странное ощущение тяжести накопившихся вопросов.

«В полной нелепостей и опасностей жизни побеждает тот, кто пытается понять механизм насилия, обмана, манипуляции общественным мнением, заглянуть за кулисы событий, лишить их ореола таинственности и непредсказуемости, кто не боится противопоставить силам зла мужество защитника исконных человеческих ценностей»,  – так определяют главную идею пьесы сами актеры.

Спектакль построен по типу «пьеса в пьесе». Драматург, роль которого исполнила режиссёр театра Любовь Оголихина, рассказывает режиссёру  идею новой драмы. Складывается впечатление, что они вместе с режиссёром додумываю сценарий в режиме реального времени, на глазах у зрителей.

В пьесе, которую придумал драматург, действия происходят «как во сне». Мужчина без имени и фамилии спит у себя дома, а двойник сидит рядом и пристально разглядывает его.  Когда мужчина просыпается и спрашивает, что происходит, двойник говорит, что тот должен сдаться верховному суду за убийство, которое совершил двойник. Герой, понимающий несправедливость обвинения, отказывается признавать свою вину. Тогда двойник от имени верховного суда — абстрактной силы, которая вершит судьбы всех живущих — арестовывает человека. В отчаянный попытках доказать свою невиновность, мужчина теряет её и ломается под давлением верховного суда. Открытый финал ставит в ступор и заставляет глупо таращиться на сцену, вторя актерам, повторять вопрос: «И все?».

Когда идёшь на спектакль, интересно узнать, как актеры смогут передать атмосферу нереальности происходящего. Им это прекрасно удалось. Режисёер и драматург словно на глазах у зрителя ткали сюжет из ничего. Отличное режиссерское решение — не закреплять роль за конкретным человеком. Педро и Диего играло три актера одновременно. Они жонглировали вниманием зрителя, не позволяя закрепить одну характеристику на ком-то конкретном. Лучше всего двойник получился в исполнении Светланы Парфеновой: ее голос был такой, как завещал сам драматург — «глубокий, отчетливый и сильный». Слушая её, забываешь, что находишься в библиотеке. Виталий Парфенов, игравший мужчину, отлично сочетается с двойником Светланы — его мимика, в которой чувствуется надежда, что все происходящие не больше чем сон, превосходна. Игра Юлии Слепнёвой выделялось неопытностью на фоне остальной трупы. Когда на «сцену» вышла Светлана Гаврилова  пьеса преобразилась — актриса излучала вызов всем устоявшимся принципам морали и соблазняла Пьедра на убийство. Виктор в роли режиссёра не привлекал к себе внимания весь спектакль, но последняя его сцена, где, не выдержав несправедливости, он вступается за своего героя, трогает за живое.

В самом начале трупа заметно нервничала, но к середине актеры раскачались и, как мягкий пластилин, принимали любую форму, которую придавал им драматург и видоизменял режиссёр.

Всё происходило как во сне. Пока актеры играют свои роли, позади них художница Дарья Обанина творит на огромном холсте коллапс красок и форм, накаляя атмосферу взрывами красной, жёлтой и глубоко черной красок. В конце спектакля, получившуюся картину мог приобрести любой желающий. Дарья добавляла шарма и драматичности картине. Её работы выглядели очень гармонично и естественно.

Цветами пьесы были жёлтый, красный, белый, но преобладал в палитре глубокий чёрный. Все герои были облачены в чёрную одежду, похожую между собой, с идентичным гримом. Белая кожа — метафора безжизненности: герои давно мертвы. Все выглядели одинаково, ведь каждый мог занять любое место — «все как вы, как я, как любой из нас». Одна из мыслей пьесы звучит так — «игнорировать что-то можно только тогда, когда это не касается тебя. Но с чего ты взял, что не коснется?»

Заходя в зал, зрителя не будут ждать неудобные кресла, с которых даже сцену не видно. Её вообще нет. Только пол и стены, обтянутые пленкой. Гости театра могут свободно расположится на диване с огромными подушками. А если сесть на первый ряд, то можно дотянуться рукой до героев и убедиться, что всё реально. Композиционно «сцена» делилась на две стороны: справа находились режиссёр и драматург, а слева — мужчина и двойник. Границы не нарушались почти весь спектакль. Однако несправедливость, обрушившаяся на Пьедро тронула сердце режиссёра, и он сломал невидимую стену. Возможно, это метафора того, что режиссёр при работе с пьесой погружается туда с головой и её герои больше не призраки, а реальные люди. Это и есть сюрреализм — размытые границы и отсутствие понимания, что есть сон, а что — реальность. Ты до конца не понимаешь, что происходит вокруг. Мир становиться абсурдным и нелогичным — таким его чувствует потерянный человек. Писатели-сюрреалисты показывают людям другую сторону жизни, в которой нет смысла. Это заставляет людей вспомнить, что они живые, и по-новому взглянуть на этот мир. Выходя из библиотеки, в глазах людей горел огонь. Я видела, они хотели жить.